Бледное солнце с трудом пробивалось сквозь густую снежную пелену, озаряя Божьим светом ненастное февральское утро в горной Италии. Пятнадцатый век, тяжёлый и набрякший от распутств, готов уже был скоро разродиться веком шестнадцатым, щедро оросив мир новыми нечистотами, доселе не достижимыми.
Голову же достопочтенного отца N, нового священника местного скромного прихода, безбожно мучили грохот и гвалт той битвы, что он вёл прям сейчас со своей памятью, поминутно, то идя на приступ, то откатываясь на позиции ни с чем. Единственное, за что он мог поручится, так это за вчерашний отъезд с новым знакомым, по всему благородным господином, уклонившимся от объяснения своего рода деятельности, в его имения для праздных увеселений. Потом всё будто в тумане, только обрывки сцен с его участием, вроде как вот его раздевают юные девицы, а затем облачают в белую хламиду и корону. Помнится ещё тот господин совершенно нагой при шляпе в форме огромного вельветового рака на голове, прикатил ему тачанку, на которой стояла огромная такая бочка с мёдом... или нет?...

Но обратимся же к точной хронологии событий того вечера. В тот момент на котором запыхалась потрёпанная память св.отца, его в действительности короновали  и назначили на космологическую должность Пчёлкина Императора. При том помазан он был не абы кем, а одним из отцов общества Золотой маски, самопровозглашенным Принцем раков. После скромной инициации, новому члену общества полагалась маска из фальшивого золота, корона с поддельными самоцветами, и тога из сатанинского ложного сукна. В таком вот помпезном, и надо сказать удобном наряде, новый Пчёлкин Император прошествовал в главную залу для церемоний. Толкая впереди тяжёлую тачанку, он обратился к Принцу, что вёл его под локоть:
- послушай друг, а за чем... там... корова?!
В центре залы, посреди полуголых людей обоих полов, действительно находилась обычная корова, явно смущённая своим положением, тем более что всё её, в этой обстановке кажущееся ещё более неуклюжим и массивным тело, было выкрашено ровным слоем в золотой цвет... Бурёнка впрочем находила утешение в чавканье жвачкой из лягушек и сала, ибо ничего другого съестного в зале не было.
- это центр нашей церемонии "рождения", дорогой брат! - охотно объяснял Принц Императору. - Мы вовремя приехали, пора начинать ритуал.
По научению Конюха общества Пчёлкин император, покрыл белое тело своё медами, оставив лишь ноздри и глаза, для необходимого человеку удобства, и разместился под золотой коровой, ожидая своего часа. В это время началась процессия содомитов и охальников упаднического ордена Золотой маски: грешники плясали, давя босыми ступнями испражнения друг друга, оставленные прям на полу, некоторые падали, другие ловили и ели жаб, в изобилии водившихся под ногами, вино текло нескончаемой рекой. Наконец многие стали подходить к корове, кто по одиночке, прочие компаниями, и каждый прежде назвав себя, совершал краткий любовный акт в вольной форме... Пчёлкин Император почувствовал, что от жёсткого пола спина его затекла, и кожа зудит от липкого мёда, а эта вереница имён и хлюпаний над головой всё не прекращалась. Нет, конечно, надо сказать что многое из виденного или слышанного им здесь, заставляло священника хохотать, как девицу, случайно лишившую себя девственности за день до свадьбы, серпом, на покосе ячменя. Абсурд право основа юмора. Однако время исполнить свой императорский долг приближалось, и вот когда Восьмой-глашатый-Любимого-с-левой-стороны-да-не-отнимится-сее-его-право, назвавшись, закончил жалить коровье лоно, оно свершилось! Пчёлкин Император был омыт щедрыми и благодатными потоками, извергнутыми коровьем устьем на его голову. Множество рук подняли его и понесли в зал с юнцами. Задыхаясь от восторга сакральный император благословил бесчинствующую толпу содомитов в одной из зал, любил обильно мальчиков посрамляя их так же и в уста, предавался безудержному питию и употреблению богопротивных мухоморов...
А метель всё выла за окнами.

Как и сейчас, когда невыспавшийся и больной с похмелия, отец N, с усердием просил заступничества всех известных ему 500 местных святых, дабы его не признал кто во время утренней службы, первой в его новом приходе!